Владимир Калужский: «Перед музыкой я беззащитен»

На днях свое 75-летие отпразднует Владимир Калужский. Ученый-музыковед, педагог, журналист, писатель, режиссер, художественный руководитель Новосибирской государственной филармонии, член Союза композиторов и Союза театральных деятелей России, обладатель множества почетных наград и званий. Для нескольких поколений новосибирцев он, без преувеличения, стал проводником в мир классической музыки. Накануне своего юбилея Владимир Калужский встретился с корреспондентом «КС» и рассказал о себе, о планах на будущее, о филармонии и путях разрешения конфликта ее коллектива с Татьяной Людмилиной, а также просто о любви к музыке.

— Владимир Михайлович, к вам очень подходит выражение «человек-оркестр». Какая движущая сила позволяет охватить все эти направления?

— Пожалуй, основной посыл — это внутренний интерес, потребность что-то делать. Не могу сказать, что постоянно занимаюсь всем в одинаковой степени интенсивно, все время есть какие-то акценты. Был период, когда профессиональной и психологической доминантой для меня стало художественное воспитание детей — тогда и появился театр «Мир музыки». Чем бы я ни занимался, все подчинялось этому интересу: и преподавание в консерватории, и работа в филармонии. Были периоды интенсивной журналистской деятельности, были периоды увлечения театром как человека, пишущего и ставящего для театра. Наконец, последние пять-шесть лет важнейшим делом для меня стало сочинение книг.

— Что вы пишете сейчас?

— Как раз сейчас близится к концу работа над новой книгой «Сентиментальное путешествие»: идет такой приятный для любого автора процесс, как обсуждение верстки, макета обложки. Это сборник моей публицистики с 1966-го по 2013 год, которая имеет отношение и к театру, и к композиторскому творчеству, и детскому воспитанию, и к общественным проблемам Новосибирска. В основном это публикации в периодической прессе. Материал разбит на три части. До конца 80-х годов была одна ситуация, когда принято было пользоваться эзоповым языком, продиктованным необходимостью обойти какие-то цензурные запреты. Я ужасно благодарен коллегам, которые меня учили уму-разуму, это и Элла Ефремовна Фонякова из «Вечерки», и Галина Антоновна Шпак из «Молодости Сибири», и Марина Ильинична Рубина из «Советской Сибири». Была еще Ольга Борисовна Александрова из газеты «Советская культура», куда было трудно попасть. У каждой газеты был свой стиль и свой «кодекс проходимости». Потом свершилось то, что свершилось. Как бы сегодня ни относились к 90-м годам, для меня это было осуществление идеи свободы, к которой мы оказались не готовы. Тогда состоялось мое двухлетнее общение в качестве колумниста с газетой «Молодость Сибири» (которая позже стала называться «Новой Сибирью»). Став в 1993 году художественным руководителем филармонии, я потерял моральное право оценивать не только творчество филармонических коллективов, но и коллег из других театров. С тех пор я перешел на интервью и путевые заметки. В книге есть несколько сквозных тем, например, тема Концертного зала, которая для меня закончилась в 2013 году, судьба оперного театра, судьба филармонии, развитие детского художественного воспитания. Эта книга сегодня занимает меня больше всего.

— Это далеко не первая ваша книга?

— До этого были книги о Валерии Егудине, о маэстро Арнольде Каце. Потом появились озорные книжки для детей, работа об истории филармонии, об автомобилях в моей жизни. С 2009 года я вошел в некий ритм — книга в год, который стараюсь всячески поддерживать. Когда книга написана, возникает волнующее чувство: ты оставил какой-то след.

— Вы говорили о периодах в жизни страны в терминах свободы и несвободы. Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию в культуре?

— Это очень любопытная тема, но лично я не ощущаю какого-то давления. Мне кажется, что это во многом столичная проблема: Москва — это некий котел, в котором очень много яств варится, очень много точек зрения, и неизбежны столкновения. Также это зависит от облика отдельных городов, потому что если некий город N ничего хорошего в жизни не видел, и туда вдруг приезжает авангардистская выставка, это вызывает культурный шок. Новосибирск — я всегда об этом говорил — обладает счастливой судьбой, так как он не заражен вирусом традиционализма в худшем смысле этого слова. У него нет корневой культуры, потому что город формировался на глазах двух-трех поколений. Поколение 20-х годов было особенным, это были люди, резко поменявшие социальную среду. Поэтому они делали совершенно удивительные вещи: протестовали против классической оперы на сцене Сибгосоперы, литераторы объединения «Настоящее» устраивали войну против Горького, и так далее. И только постепенно, когда в 30-е годы в стране воцарился имперский стиль, что-то начало меняться. И как это ни парадоксально звучит, огромным подарком стала война, потому что Новосибирск пережил такую инвазию культурных явлений. Здесь было около 200 тысяч ленинградцев, в том числе Александринский театр, симфонический оркестр. Я знал людей, которые помнят, как ходили слушать Соллертинского. Это была колоссальная прививка. Дальнейшее развитие культуры связано с судьбой оперного театра, и так далее. Так что я никакого давления не ощущаю, даже помня общение с идеологическим отделом Обкома партии (мое поколение помнит, что это такое) и с абсурдным запретом таких фигур, как Аскольд Муров, Юрий Магалиф и Николай Грицюк.

— А если заглянуть в будущее?

— Что будет дальше? По моему ощущению, у культуры есть исторически сложившееся удивительное свойство саморегуляции. Это удивительно живой и многомерный организм, который умеет перестраиваться и развиваться в любых условиях. Культура никогда никуда не исчезает, она переходит в другую форму бытия. Всякого рода гонения на различные сегменты художественного творчества забываются, правда, не забываются те люди, которые при этом пострадали, но это у нас никогда особо в расчет не бралось. В нужный час все возрождается, и в этом смысл существования культуры. Вспомните, как молодежь начала открывать для себя Серебряный век, джаз или музыку Стравинского — примеров масса. Вся история культуры состоит из запретов, забвений и возрождений. Это особенность вообще нашей страны, а Новосибирска особенно — нам чего-то не хватает.

— Чего именно?

— Классического образования. Читать Пушкина, не зная мифологии, все равно что читать закрытый текст. Знание мифологии рождалось не из учебников и даже не из книжки Куна о мифах и героях, а из изучения греческого языка и чтения Овидия в подлиннике. У нас этого, увы, нет. Дыры в воспитании приводят к тому, что наше общество постоянно открывает для себя нечто давно известное. Как говорится, хорошо забытое старое. Когда я ребенком учился играть на фортепиано, мне на стул подкладывали тома истории Отечественной войны 1932 года издания, в которых уже не было упоминаний Блюхера, Тухачевского и Якира, но еще оставался Кольцов. Его фамилия была тщательно закрашена моими благонадежными родителями шариковой ручкой, что только разжигало подростковое любопытство. Такая явная «закрашенность» отдельных имен и явлений присуща нашей культурной политике. Не хватает ровности, видимо, мы слишком мало еще существуем как общество. Помните знаменитый анекдот про идеальные английские газоны — их просто надо постригать каждый день в течение двухсот лет.

— В связи с этим расскажите, пожалуйста, о просветительской деятельности филармонии.

— Несколько лет назад у нас появился цикл концертов «В ожидании чуда» для будущих мам и пап. В небольшой аудитории на 50–60 человек мы играем приятную медитативную музыку. Особенно приятно бывает, когда слушатели возвращаются к нам во второй и третий раз. С нового сезона мы начнем цикл «Первые шаги» для родителей и детей от 0 до 3 лет. Мамы будут сидеть и слушать музыку, а дети смогут резвиться в свое удовольствие под звуки виолончели или флейты. Для ребят от 4 до 10 лет проходит уже довольно известный театрализованный цикл концертов с участием детей-музыкантов, которые выступают наряду со взрослыми. Дальше идет цикл «Портреты композиторов», который любят и взрослые, и дети. Несколько лет назад мы завели семейный абонемент № 7, в котором звучит симфоническая музыка и тоже играют дети. Очень приятно, когда в совершенно неожиданной обстановке, на концерте или в магазине, тебя встречают люди и радостно делятся воспоминаниями о детских концертах. Многие подросшие слушатели приходят к нам со своими детьми и даже внуками. В течение ряда лет мы развивали молодежный портал для подростков, но в этом году сделали временную паузу.

— Раз мы заговорили о планах, невозможно не спросить о сложившейся в филармонии сложной ситуации. В чем, по вашему мнению, ее причины?

— На мой взгляд, у ситуации есть три основных составляющих. Во-первых, психологическая: заняв должность директора, Татьяна Людмилина сразу выбрала неверную интонацию по отношению к коллективу, допустила ряд пренебрежительных высказываний. Я по-человечески сочувствую Татьяне Николаевне, которая в частных беседах готова пересмотреть свою точку зрения по ряду вопросов, но не готова сделать этого публично. Вторая составляющая — организационно-творческая. В этой сфере некоторые решения директора филармонии по поводу концертной деятельности можно назвать поспешными, а ее знаменитый тезис о том, что можно давать 60 концертов в месяц вместо 20, на мой взгляд, несостоятелен. Да, можно давать больше концертов, весь вопрос в том, где и для кого, в какое свободное время уважаемых новосибирцев. В сложившейся годами практике планирования и работы филармонии есть рациональные зерна, которые не стоит игнорировать. Каждый музыкальный коллектив — это тонкий организм, нуждающийся в длительной, кропотливой репетиционной работе, такова природа музыкального исполнительского творчества. Музыканты — уникальные специалисты, которые тратят на свое образование 17 лет, получая при этом за свою огромную работу не так уже много денег. Это настоящие труженики, которые умеют ценить и уважать свой труд. Филармония — это в первую очередь люди. Кроме того, для Татьяны Николаевны, похоже, стало сюрпризом наличие в филармонии худсовета и самого феномена сильного художественного руководства, определяющего стратегию развития организации. И наконец, финансово-хозяйственная деятельность тоже вызывает ряд вопросов. Я четко заявил на заседании художественного совета 15 мая, и худсовет единогласно при одном воздержавшемся поддержал мои тезисы о том, что переезд администрации филармонии в здание нового концертного зала создает дискомфорт и для тех, кто переехал, и для тех, кто лишился возможности репетировать в предназначенных для этого помещениях. Плюс некоторый ненужный размах: теперь у нас два директорских кабинета и два кабинета художественного руководителя. Лично мне второй кабинет совершенно не нужен, я им не пользуюсь. Нам неясно, как расходуются деньги на те или иные ремонтные работы.

— Что вы планируете предпринять?

— В ближайшие дни мы собираемся опубликовать наше письмо в газете «Музыкальное обозрение» в Москве. Мы также написали обращение к губернатору с просьбой принять нас и продолжить дискуссию.

— Какими вы видите конструктивные пути решения конфликта?

— Возможны три варианта развития событий. Во-первых, публичное признание ошибок перед коллективом и продолжение совместной работы. Если Татьяна Николаевна готова измениться, мы готовы к сотрудничеству, работе в команде. Второй вариант — отставка в связи с недоверием коллектива. Третий — продолжение противостояния. У каждого человека всегда есть выбор.

— В любом конфликте важна возможность продолжения диалога.

— Со своей стороны я выступил с предложением встречаться раз в неделю для обсуждения текущих проблем, но пока не был услышан.

— Желаем филармонии найти оптимальный выход.

— Филармония, состоящая из 17 самостоятельных коллективов, — явление уникальное, и управлять этой федерацией действительно непросто. Мы вполне готовы признать, что коллективу иногда не хватает четкой организации, и были готовы работать с Татьяной Николаевной, обладающей репутацией сильного управленца. Возможно, что при наличии доброй воли сторон и уважении сложившихся в коллективе традиций сотрудничество состоится.

— И все-таки, что ждет зрителей в будущем сезоне?

— Грош цена была бы нам как профессионалам, если бы мы забыли о своей работе в пылу внутренних проблем. В будущем сезоне мы планируем провести фестиваль «Покровская осень» и неделю памяти, посвященную 90-летию Арнольда Михайловича Каца. Планируется приезд интересных зарубежных коллективов. Надеемся, что в октябре состоится очередной SibJazzFest. В декабре будет фестиваль «Классика». Одним словом, жизнь продолжается, и она будет продолжаться, потому что все приходят и уходят, а Бетховен и Чайковский остаются.

— Что значит музыка в вашей жизни?

— Так случилось, что это вся моя жизнь. Возможно, такой почвой мог бы стать театр или живопись, может быть, медицина или кинематограф. Но именно благодаря музыке я существую в плане духовной деятельности. Вокруг нее я хожу, думаю, созидаю и так далее. Это сфера деятельности, которая поглощает меня всего. Перед музыкой я беззащитен.

— Какую музыку вы любите слушать вечером, когда окончены дневные дела?

— Если день был хорошим, я ставлю Моцарта. Если я хочу настроиться на героические свершения, то это, конечно, Бетховен. Когда я полон переживаний и страстей, то выбираю Баха, Шостаковича или Чайковского. В машине я обычно слушаю джазовую музыку, для меня это колоссальный способ разрядки. Я открыт для любого звучания, если оно талантливо скомпоновано и трогает меня. Иногда я вхожу в зал филармонии, расслабляюсь в мягком кресле и думаю: «Господи, как хорошо просто слушать музыку».

Анна Огородникова, http://ksonline.ru