Новости Перми и Пермского края
Петр Куличкин
Вчера в Большом зале Пермской краевой филармонии состоялся концерт Элисо Вирсаладзе (фортепиано) и Новосибирского симфонического оркестра под управлением Гинтараса Ринкявичуса. Прозвучал Концерт для фортепиано с оркестром Роберта Шумана и два сочинения Петра Ильича Чайковского: «Итальянское каприччио» и Четвертая симфония.
Концерт завершал 74-й филармонический сезон. Перед его началом состоялась пресс-конференция, на которой журналисты получили возможность задать дирижеру вопросы «по существу». Каждый спрашивал о том, что его больше всего интересовало: «Сколько человек у вас в оркестре?», «Кто вам ближе: Моцарт или Губайдуллина?», «Как организована концертная жизнь в Новосибирске?» и т.д.
Кто-то, изучив фамилии исполнителей, отметил определенный интернационализм концерта и высказал предположение, что оркестр, вероятно, будет играть «с сибирским колоритом». Маэстро, терпеливо отвечавший на все вопросы, попробовал аккуратно возразить: «Мы надеемся, что оркестр будет играть на европейском уровне. А «с сибирским колоритом» — это все-таки звучит с намеком на некоторую провинциальность». В связи с «европейским уровнем» разговор плавно переместился в сторону Национального филармонического оркестра России под руководством Владимира Спивакова, который за прошедший сезон гастролировал в Перми целых два раза. «Тем не менее, надеюсь, что-то новое сегодня вы услышите, — с едва заметной иронией прокомментировал маэстро Гинтарас Ринкявичус. — Ведь Спиваков все-таки не привез в Пермь «Итальянское каприччио».
Чтобы не выглядеть хуже других, задал свой вопрос и я: — Что для вас является главным в работе с оркестром? — Главное… Пожалуй, качество. Я не знаю, много ли у вас пишут о музыке. Ведь о музыке писать очень сложно. Сложнее, чем о театре, и даже, чем о музыкальном театре. Главное для меня — это качество, но «качество» само по себе включает в себя множество параметров. Например, то, что дирижер обязан хорошо представлять, как произведение должно звучать. Затем, в работе с оркестром он должен достичь совпадения, чтобы реальное звучание соответствовало его представлению.
На концерте упомянутое качество было предъявлено. Забегая вперед скажу, что каждого артиста оркестра, проходящего к выходу возле очереди в гардероб, зрители провожали аплодисментами и криками браво. Впрочем, такая бурная реакция была связана, по всей видимости, с исполненным «на бис» сочинением Астора Пьяццолы — Libertango. Это всем известная музыка с запоминающейся, но крайне надоедливой темой, которая постоянно повторяется на протяжении нескольких минут. А вчера эта же самая вещь звучала совсем по-другому. Почему? Очень просто! Сама тема звучала как тема лишь несколько раз на протяжении всего произведения. В остальное время она игралась как фон. А «фоновые», вспомогательные голоса, которые постоянно менялись, напротив, были вынесены на первый план. Казалось бы, ничего особенного. Но почему-то никто другой не додумался! А тем временем, Новосибирский симфонический во главе с маэстро Ринкявичусом сумел завоевать самую трудную для настоящих музыкантов (хоть и кассовую) публику — почитателей легкой и эстрадной музыки в исполнении симфонических оркестров и оперных певцов, публику известных своим артистизмом Спивакова, Мацуева и Хворостовского. Безусловно, во вчерашнем Libertango был продемонстрирован артистизм. Но артистизм особенный, построенный на фундаменте серьезной интеллектуальной работы. А потому и самый эффективный.
Что же касается сочинений Петра Ильича Чайковского, заявленных в основной программе, то вчерашнее исполнение сравнивать почти не с чем. Думаю, большинству московских оркестров не помешал бы такой «сибирский колорит». Впрочем, не буду темнить. Пора, наконец, уже раскрыть карты и объяснить на вчерашнем примере, что такое «качество при работе с оркестром». Итак…
Для музыкантов-профессионалов я скажу следующее. Когда вчера играл оркестр, одновременно в голове как бы автоматически вырисовывалась партитура во всех деталях. Звучание было настолько ясным и внятным, что музыку можно было записывать нотами со слуха. Если гобой играл легато восьмыми длительностями ре-бемоль, до, си-бемоль, ля в динамике пиано, было понятно, что это гобой играет легато восьмые ноты ре-бемоль, до, си-бемоль, ля, в пиано. Я специально останавливаюсь на этом факте, потому что так бывает далеко не всегда. Как правило, в мыслях возникают вопросы: «а это гобой был или просто кларнет «киксанул»?», «Там действительно такой заковыристый ритм, или это просто альты ровно не сыграли?», «Форте это было или уже фортиссимо?», «Действительно ли композитор написал жесткий диссонанс или это была фальшь?». Так вот. На самом деле, качество — это точность. Точность высоты звука, точность ритма, точность тембра, точность штриха, точность динамики. Есть еще точность некоторых других параметров, например, точность музыкальной формы.
Что такое «точность»? Рассмотрим на примере. Попробуйте собраться, скажем, вчетвером. Один пусть возьмет в левую руку кастрюлю, а в правую руку стальную столовую ложку. Другой — губную гармошку, третий — гитару. Четвертый пусть попробует командовать. Задача простая. По команде (взмаху руки) все одновременно извлекают звук из своих «инструментов». Не получилось? В чем проблема? Ага, командир не вполне определенно махнул рукой. Попробуем еще. Опять неудача? Оказывается, исполнителю на губной гармошке надо время, чтобы сделать вдох. Придется командиру показывать двумя руками: гармошке чуть раньше, а гитаре с кастрюлей — чуть позже. Пробуем, пробуем… Ох, не так-то просто двумя руками махать по-разному! Надо договариваться, чтобы гармошечник сам тоже думал и брал дыхание чуть раньше. Да и кастрюльщик что-то все вовремя не вступает: то раньше, то позже. Хотя гитарист, вроде приспособился: как только гармошечник делает вдох и начинает дуть, он быстро, но не с космической скоростью тренькает по всем струнам. Кастрюльщик, по идее, должен ориентироваться по гитаре. Он должен ударить по кастрюле точь-в-точь тогда, когда звук гитары достигает максимальной громкости. Это чуть-чуть, на доли секунды позже начала гитарного треньканья. Очень сложно! Кастрюльщик просит показать вступление и ему тоже, но у командира только две руки! Пробуем объяснить кастрюльщику, как ему ориентироваться относительно гитары. Но тут гитарист говорит, что он больше репетировать не может, ему надо идти готовить ужин, иначе он останется без еды. В конце концов, он свою партию выучил, дескать, пусть репетируют те, у кого не получается. И никакие аргументы о бессмысленности репетиций кастрюльщика без гитариста не помогут. А если концерт завтра, и репетиций больше не будет, командиру остается лишь уговорить кастрюльщика играть потише и как бы менее внятно, чтобы казалось, что вступили все-таки вместе.
Для профессионального симфонического оркестра разучить «Итальянское каприччио» не проще, чем для непрофессионалов отрепетировать пример из предыдущего абзаца. В то же время, репетиционные методы многих дирижеров зачастую мало отличаются от приведенных в том же абзаце. А упомянутые «гитаристы» присутствуют практически в каждом московском оркестре. Бороться с ними бесполезно, потому что иначе в Москве артист оркестра просто не проживет.
Что же делать? Возвращаемся к «рецепту» Гинтараса Ринкявичуса: дирижер должен представить звучание в деталях, а затем (очевидно, объяснив понятными словами задачу оркестру) достигать соответствия реального звучания собственным представлениям. Если воспользоваться логикой нашего примера, то «командир» должен был до репетиции представить все возможные трудности и, самое главное, цель: в какой момент и по каким ориентирам должны сыграть «гармошечник», «гитарист» и «кастрюльщик», чтобы получился нужный эффект. Тогда на репетиции с оркестром остается лишь объяснить то, что нужно делать, и, в некоторых случаях, как это делать.
В реальности, дирижер за одну репетицию решает сотни, если не тысячи подобных задач. Но это лишь техническая работа. На самом деле, все технические задачи должны быть подчинены логике музыкальной формы. Значит, для того, чтобы правильно поставить перед оркестром сотни и тысячи технических задач, нужно уметь читать музыкальный текст. Еще должно быть качество в понимании формы музыкального сочинения.
И качество понимания формы тоже вчера было на высоте! Иначе Четвертая симфония Чайковского уж точно бы не состоялась. Не буду утомлять читателей подробным анализом, отмечу лишь самые принципиальные моменты. 1. Точно рассчитанная динамика (громкость) на протяжении всего сочинения. Практически во всех сочинениях Чайковского нельзя постоянно выдавать «стопроцентные киловатты». А в Четвертой симфонии — особенно. Относительно скромное начало без излишнего пафоса, безусловно, делает более выигрышным кульминационное звучание, в котором задействованы все ресурсы оркестра. 2. Главная тема первой части, точнее, ее ритм. Это тот самый случай, когда уметь играть «не в долю» надо не только в джазе. Буквальное, математически точное исполнение записанного в нотах ритма здесь неэффективно. Тем более, что он потом многократно повторяется. Новосибирский симфонический под управлением Гинтараса Ринкявичуса сыграл этот ритм по-музыкальному точно. 3. Должное внимание, оказанное контрапунктическим голосам во второй и третьей частях. Без точного исполнения этих красивейших мелодий, которым отдана второстепенная роль, совершенство невозможно. 4. Логика четвертой части, которая решает форму всей симфонии. Три «волны» накопления напряжения, на вершинах которых находятся элементы темы вступления из Первой части логически повторяют разработку первой части. Но закончиться четвертая часть может лишь собственной темой. Как написано у Чайковского — так и было сыграно, без совершенно лишней здесь «интеллигентской рефлексии».
Сказанного вполне достаточно, чтобы говорить о том, что вчера состоялся лучший концерт 74-го сезона Пермской филармонии. В заключение остается лишь отметить участие пианистки Элисо Вирсаладзе, чья элегантная и благородная игра, безусловно, украсила концерт. Мы услышали, возможно, не вполне привычную, строгую и «интеллектуальную», но вполне убедительную версию фортепианного концерта Шумана. А мазурка Шопена, исполненная «на бис», ни у кого не оставила сомнений, что перед нами полноправный представитель прославленной советской школы фортепианного искусства.