Два оркестра

«Русский колонист» Марина Монахова Захотите встретить настоящего живого музыканта симфонического оркестра — встаньте у здания краеведческого музея и подождите. Минут через 10 мимо вас наверняка пройдет кто-то с футляром от скрипки или виолончели. Если повезет, увидите как выглядит футляр от тромбона. Встреча неизбежна, ведь вся серьёзная музыкальная жизнь Новосибирска нервно курсирует по граням бермудского треугольника «Оперный театр-Филармония-Консерватория». Есть в музыкальной жизни Новосибирска своя диспозиция, тактика и логика, свои тщеславные генералы, свои неизвестные герои, громкие победы и фиаско. Этот мир, живущий, казалось бы параллельной, далёкой от реальности, жизнью кипит своими высокодуховными страстями. Черный властелин циклопической махины, ставшей символом города, — греческий маэстро Теодор Курентзис. Это самая яркая и раскрученная фигура среди тех, кто делает серьёзное музыкальное искусство в Новосибирске. Харизма, медийный потенциал, правильно выбранный имидж (или это не имидж, его не поймешь), и безусловный талант сделали Курентзиса узнаваемым далеко за пределами Новосибирска. От него сходят с ума в Москве, в гостевой книге на его сайте оставляют отзывы безумные фанатки (то задают вопросы, по одухотворенности своей граничащие с безумием, то предлагают родить ему ребенка), а он репетирует со своим оркестром с утра до ночи (вот уж воистину вечная музыка — Musica Aeterna), а потом своими проектами создает переполох и шум. Музыкальный, естественно. Москва кусает локти оттого, что «Макбет» поставлен у нас, что Симона Кермес поет в заснеженной Сибири — есть миллионы подобных «что». Страсть маэстро к барокко и барочной нюансировке порой играет с ним злую шутку, когда он пытается уложить в это прокрустово ложе музыку, созданную в другое время и для других целей. Бетховен, к примеру, сопротивляется, но мало кто замечает это. Обычно зал оперного театра после финального взмаха его красивых сильных рук разражается громом и ревом. Курентзис формирует сегодняшнюю публику, он созидает и делает великое дело. При том, что его роль в жизни нашего оперного театра скорее разрушительна, но об этом в другой раз. Есть в Новосибирске и другая музыкальная реальность. Симфонический оркестр филармонии — живая, великая история. Он величав и консервативен, он хранит в себе великие традиции, и далеко не каждому дирижеру под силу заставить этих своенравных музыкантов зазвучать так, как они на самом деле могут. Главное, что самому важному в жизни оркестра дирижеру это удается. Его зовут Гинтарас Ринкявичус. Он по-европейски немногословен и дипломатичен. Но его сдержанный прибалтийский темперамент на сцене порой оборачивается такими инфернальными кульминациями, такими взрывами экспрессии, что от звуков контрабасов начинает вибрировать земля, а от полных отчаяния возгласов скрипок накатывают мысли о величии музыки и тщете всего сущего. Откуда это в нем? Неизвестно. Зато из неофициальных источников известно, что маэстро наш любит музицировать на электрогитаре, получает адреналин не только от дирижирования симфониями Малера, но и от скоростных рейдов на своем «Харлее». Он экстремален, бескомпромиссен и мудр. Сильный и умный мужчина за пультом такого непростого оркестра. Сам факт того, что новосибирский симфонический млеет, трепещет и ждет каждой встречи с Ринкявичусом, намекает на то, как он крут. Ведь этот оркестр видел многих великих. А одним из великих он был когда-то создан. Невозможно сейчас представить, какой энергией, талантом, безрассудством и верой в свое дело нужно обладать, чтобы создать на пустом месте симфонический оркестр, посвятить ему всю жизнь и сделать в итоге из него коллектив, которому доверят, к примеру, представлять страну на фестивале оркестров мира. Не московскому, не петербургскому оркестру, а оркестру из Новосибирска. Все это сделал Арнольд Кац. Он ушел три года назад, а его коллектив учится жить без него и по-детски доверяется Ринкявичусу, потому что чувствует своим музыкальным инстинктом: он настоящий. Два оркестра, две концепции, огромная культурная пропасть между ними. Тем не менее, все различия, заметные знатокам, извне оказываются не так важны. Они делают свое дело. Одни пробуждают интерес к классике смелыми проектами, другие сохраняют традицию. Их публика, казалось бы, разная, но в конечном счёте одна. Вовлеченная в магическое поле напряжения между одними и другими, на концертах Курентзиса она вдохновляется, сходит с ума от внешних эффектов и понимает, насколько актуальной может быть классика. На концертах симфонического она расстается с юношеским максимализмом, слушает более вдумчиво, судит более взвешенно и получает удовольствие намного более взрослое и осмысленное.