Бэндлидер Владимир Толкачёв: интервью к 30-летию лучшего джаз-оркестра Сибири
13 мая 2015
26 мая в Государственном концертном зале им. Арнольда Каца в Новосибирске прославленный Биг-бэнд Владимира Толкачёва даст юбилейный концерт, посвящённый 30-летию оркестра.
Новосибирск называют столицей Сибири, можно даже пояснить почему: Академгородок, метро, оперный театр, симфонический оркестр… И лучший в Сибири, работающий на столичном уровне джазовый оркестр — биг-бэнд Владимира Толкачёва, который в мае отмечает 30-летие со дня создания.
Все отечественные и зарубежные критики, видевшие выступления толкачёвского бэнда, единодушно называли его одним из лучших джаз-оркестров России. Можно утверждать, что в своей области Владимир Толкачёв повторил подвиг Арнольда Каца, ещё в 50-е создавшего в Новосибирске великолепный симфонический оркестр. Точно так же, с нуля, Толкачёв собрал оркестр в 1985 г. и привёл его к вершинам мастерства. Стиль, профессионализм, широта интересов, высочайшая культура — вот качества, определяющие творческое лицо как самого создателя коллектива, так и его биг-бэнда.
«На юбилейном концерте будут звучать хиты из репертуара лучших джаз-оркестров мира, будут поздравления, будет настоящий праздник, в центре которого — джаз», пишут организаторы. «Джаз.Ру» с удовольствием присоединяется к поздравлениям и в честь юбилея оркестра публикует третье в истории нашего издания интервью Владимира Толкачёва, которое он дал нашему внештатному автору Сергею Корзенникову специально к 30-летию бэнда (два предыдущих интервью выходили в бумажном «Джаз.Ру»: «Непростой человек Владимир Толкачёв: к 60-летию сибирского бэндлидера» Анны Филипьевой в №2-2011 и «Владимир Толкачёв: джазмен — воплощение свободы и экстатичности» Елены Глущенко в №6-2007).
26 мая, ГКЗ им. Арнольда Каца (Красный просп., 18/1, м. Площадь Ленина), начало в 18:30. «30 лет — юбилейный концерт», биг-бэнд Владимира Толкачёва. Ведёт концерт заслуженный деятель искусств России Владимир Калужский.
Владимир Толкачёв и его биг-бэнд. Открывая четвертый десяток…
За 30 лет из скромного новосибирского студенческого джазового оркестра биг-бэнд Владимира Толкачёва превратился в крупный и значимый джазовый коллектив, известный в музыкальном мире. В его активе — многочисленные гастроли по Европе и Азии, совместные выступления с выдающимися джазовыми музыкантами и певцами, постановки крупных музыкальных проектов: джазовой концертной версии оперы Дж. Гершвина «Порги и Бесс» с американскими певцами, хором и струнным оркестром; первое в России исполнение «Шекспир-сюиты» Дюка Эллингтона и Билли Стрэйхорна; исполнение программы из произведений Александра Глазунова и Игоря Стравинского с участием музыкантов Академического симфонического оркестра; джазовые версии «Вестсайдской истории» со струнным оркестром и Камерным хором и музыки из балета «Щелкунчик» в транскрипции Дюка Эллингтона; Второй духовный концерт Эллингтона; мюзикл «De-Lovely», программа «Песни Фрэнка Синатры» и другие шедевры мировой джазовой культуры.
Владимир Николаевич, вы и ваш коллектив готовитесь отметить 30-летие движения по великому «джазовому пути». Можно смело отнести вас к долгожителям. Оглядываясь назад, можем ли мы сейчас выделить основные периоды становления биг-бэнда?
— Не было никаких особых периодов. С самого начала мы ориентировались на высочайший исполнительский уровень. Это наше кредо, которого мы неукоснительно придерживаемся и по сей день. Все эти годы шла кропотливая работа, происходила постепенная эволюция биг-бэнда, что позволяло шаг за шагом подниматься вверх по исполнительской лестнице. Это процесс непрерывный, он продолжается и поныне. Надо учитывать то обстоятельство, что мы находимся в Сибири. В известной оторванности от ведущих музыкальных центров, на некой окраине музыкальной цивилизации. В этих условиях работать в режиме, соответствующем самым высоким стандартам качества, очень непросто. Не думаю, что открою большой секрет, если скажу, что в большинстве своем люди, с которыми мы «делаем джаз» — средних музыкальных способностей. Однако тем ценнее результат, которого они достигают, поднимаясь над собой на несколько голов буквально каждую репетицию, преодолевая сопротивление музыкального материала… кстати, весьма значительное, поскольку наши эстетические установки ориентированы, в том числе, и на самые виртуозные образцы нашего жанра. В той же Москве проблема с кадрами решается проще, ибо столица исторически всегда была и будет средоточием талантов.
Как вы относитесь к тому, что некоторые ваши коллеги говорят о существовании некоего «сибирского» феномена джаза, более близкого к понятию «старый добрый американский джаз», в отличие от столичного. В частности, такое мнение высказал известный пианист Игорь Дмитриев, назвав при этом столичный джаз более рафинированным, чем тот, который исполняете вы.
— Должен сказать, что Игорь большой оптимист. Интересно бы узнать, по каким признакам он это определил. На самом деле всё достаточно просто и зависит от того, на каком уровне человек владеет музыкальным языком. Если с лексиконом все в порядке, то никто никакого различия обнаружить не сможет. Любой музыкант, высказывающийся на высоком коммуникативном уровне, везде будет воспринят как полноправный член мирового джазового сообщества. Очень часто, кстати, приходится видеть, как исполнитель с низкой музыкальной эрудицией старается компенсировать этот недостаток преувеличенной экспрессивностью выражения, что при известной степени неискушённости можно принять за «старый добрый американский джаз».Никакой специфической эстетической исключительностью сибирский джаз, конечно же, не обладает, если не принимать во внимание некоторое лексическое косноязычие, свойственное провинциальному джазовому диалекту, которому хронически недостает стилистической чистоты.
Однако во время прошлогоднего «ДжазСибФеста» его гость и участник Энтони Стронг, представлявший на фестивале Великобританию, говоря о совместном выступлении с биг-бэндом Владимира Толкачёва, восторженно произнёс: «Это настоящий old jazz!»
— Я очень признателен Энтони. Но это и говорит о том, что наше знание джазового языка находится на должном уровне, если такой искушенный профи, как Стронг, смог его верно идентифицировать. Нам приходится играть не только «old jazz», но и музыку самых разных мэйнстримовых течений: хардбоп, прогрессив, модерн и даже сочинения свободной формы. Однако везде мы строго следуем требованиям стилистической нормативности, с учетом специфики, свойственной каждому из этих стилей.
Владимир Николаевич, джаз многолик. В нём предостаточно течений и направлений. Есть ли среди них, такие, которые вы категорически не принимаете?
— Профессионал, а таковым я являюсь, не может проявлять дилетантизм в вопросах оценки чего-либо, т. е. позволять себе что-то любить, а что-то нет. Для меня в музыке интересно всё, и прежде всего тем, как это сделано. Разумеется, сложная структура вызывает и больший интерес, но и материал с низким уровнем содержательности, несмотря на свою простоту, по-своему интересен, хотя и лёгок с точки зрения его, предположим, потенциальной реализации. В конце концов, это и называется владение материалом: знать, из чего что-то состоит, для того, чтобы иметь возможность это что-то правильно воспроизвести.
Многие ваши коллеги, с которыми мне удалось пообщаться, говоря о вас, сошлись в том, что существует «эффект Толкачёва». Суть его в том, что Толкачёв зачастую берет в руки сырец и через щепетильную кропотливую работу превращает его в нечто благородное. Более того, вас, в связи с этим, называют алхимиком…
— Алхимиком?! Интересно… Но в общем процесс исполнительской «трансмутации» действительно имеет место, учитывая то, что средние исполнительские способности трансформируются в конечном счете во вполне полноценные профессиональные качества. Дело в том, что анализ структуры джазового языка позволяет вычленить некие стабильные синтаксические элементы, своеобразные архетипы, благодаря которым можно сформулировать и правила функционирования джазового текста. Эти структуральные принципы лежат в основе моей методики музыкального обучения. Могу предположить, что они и являются тем«философским камнем», с помощью которого трансформации могут осуществляться. Так вот, колоссальной заслугой музыкантов оркестра является то, что они научены действовать в соответствии с определенными правилами. Достаточно часто случается так, что требования правил значительно превышают исполнительские возможности артиста; вот тут-то от них и требуется совершить незаурядное усилие и подняться над собственным уровнем ещё на некоторую высоту. Это без преувеличения можно назвать исполнительским героизмом, и это то, что с ними происходит минимум три раза в неделю.
Наверняка ваши музыканты не всегда и не во всем согласны с вами. Не допускаете ли вы, что они могут несколько иначе видеть тот или иной фрагмент, тут или иную музыкальную фразу…
— Да пусть себе видят на здоровье, они же мыслящие люди. Тем более что никто их согласия не спрашивает и голосований на тему «как играть» не устраивает. Я надеюсь, что все всё правильно воспринимают. У каждого в этом коллективе своя функция. Всё, касающееся понимания музыки, способа её интерпретации, исходит, естественно, от меня, но реализуется посредством рук, губ, лёгких всех тех, кто реально издает звуки. В такой взаимозависимой динамике и функционирует наш музыкальный организм. Можно сказать, что в некотором смысле оркестр — это мой инструмент.
Вы строгий руководитель?
— Я как раз — нет, но строги правила, в соответствии с которыми всем нам приходится действовать, а я лишь строго слежу за тем, чтобы эти правила не нарушались.
Как вы относитесь к тому, что многие ваши музыканты создают свои коллективы, в которых исполняют то, что не звучит в биг-бэнде? И фанк-джаз, и рок-джаз…
— Нормально отношусь. Люди продолжают заниматься музыкой. Расширяют свой эстетический кругозор, следовательно, развиваются как музыканты.
Олег Лундстрем как-то сказал : «Я музыку на зарплату не променяю». Но всё же искусство искусством, а человек хочет жить достойно. Я знаю музыкантов, которые оставили профессиональную сцену и, как герой одного из шлягеров «Машины времени», играют «на похоронах и танцах», заявляя, что нынешние их зарплаты несоизмеримо выше, чем филармонические. И что в силу этого назад для них дороги нет…
— Признаюсь, трудно понять эту загадочную фразу Олега Леонидовича. Одно из двух: либо он никогда не получал денег за своё музицирование, либо не считал музыкой то, что исполнял. Абсурд, конечно, но очень часто фразы, вырванные из контекста, так и выглядят. Мы-то как раз тем и занимаемся, что регулярно обмениваем свою музыку на зарплату — и только потому, что наша квалификация позволяет зарабатывать тем, что мы умеем делать лучше всего, мы можем не тосковать по кладбищенским жалованьям, какую бы «достойную» жизнь они ни сулили.
Чем вы руководствуетесь, когда работаете над своими программами, когда планируете приглашать того или иного исполнителя?
— Для меня в первую очередь важно, чтобы материал олицетворял какой-то значительный этап в развитии музыки. Мы — репертуарный бэнд, и наша концепция предполагает воссоздание лучших образцов джазового оркестрового стиля: от Эллингтона и Бэйси до Стравинского и Чекасина. Как правило, все наши гости — люди, обладающие ярким индивидуальным стилем, и общение с ними доставляет много удовольствия всем нам. Судя по некоторым признакам, и им тоже. К примеру, в декабре планируются наши совместные концерты с уникальным мультиинструменталистом Джеймсом Моррисоном, музыкантом, одинаково виртуозно владеющим трубой, тромбоном… даже не знаю, чем ещё. Думаю — это будет настоящим подарком всем любителей джаза.
Не возникало ли у вас желания оставить Сибирь и осесть в Москве? Тем более что многие из ваших учеников перебрались в первопрестольную и вполне успешны там. Недавно, кстати, был у нас на гастролях московский квартет Алексея Подымкина, бывшего пианиста вашего биг-бэнда…
— Предложения такие поступали, но я, во-первых очень неподъёмный человек, а во-вторых… во-вторых, — это самое основное, — я прекрасно понимаю, что реализоваться в полном смысле слова могу только здесь, в провинции, в коллективе, который создал в соответствии со своими эстетическими представлениями; его профессиональный уровень — предмет отдельной гордости, поскольку сегодня моему оркестру по плечу решать задачи самой высокой степени сложности. Важную роль здесь играет особая атмосфера ответственности, когда артисты начинают дорожить качеством, которое создают, и соответственно себя ведут. Например, мы не можем себе позволить играть вполсилы. Нигде. Наши концерты в какой-нибудь районной глубинке ничем не отличаются от выступлений, предположим, в Париже. Вы не поверите, но в коллективе практически нет проблемы большинства «кондовых лабухов» — гастрольного пьянства. Я мог бы долго еще рассказывать об этих, да и о других достойных всяческого уважения качествах моих артистов, которыми я действительно горжусь, но чувствую, что пора уже завершать наше интервью.
Есть две категории слушателей. Одна из них идет к вам на концерт, потому что им будет играть сам Толкачёв. Другая идет слушать то, что играет Толкачёв. Кто из них вам ближе?
— Теодор Адорно называл, если мне не изменяет память, шесть или семь типов отношения к музыке — от снобистского до экспертного. Я же благодарен всем, кто по тем или иным причинам оказался в зале. Каждый из них имеет право на свою порцию эстетического удовольствия, независимо от того, будет ли оно полным или только частичным. И потом, никто не знает, когда одна категория начинает переходить в другую, ведь слушательская эволюция также возможна. Собственно, наша борьба за высокое качество — это своеобразная дань уважения нашей публике, которая, как гласит реклама, «этого достойна».
На день рождения обычно принято дарить подарки имениннику. В вашем случае, понимаю, ситуация будет выглядеть несколько иначе: подарок получат ваши поклонники. Давайте приоткроем тайну: что будет представлять собой ваш подарок вашему зрителю?
— В оркестре немало интересных солистов, которые не всегда могут адекватно выразиться в наших программах. Поэтому я даю им возможность большей реализации при каждом удобном случае — 30-летний юбилей, на мой взгляд, прекрасный повод для этого. Кроме того, в программу войдёт всё самое лучшее, что когда-либо исполнялось оркестром, в том числе и полюбившиеся публике «бисовки». Уверен, каждый пришедший на наш юбилейный концерт получит для себя ту порцию удовольствия, ради которой он, собственно, и оказался в зрительном зале.
Завершу интервью с маэстро нашим «разминочным» разговором перед интервью. Владимир Николаевич несколько озадачил меня, заявив, что не может считать себя полностью счастливым человеком. Ибо таковым может себя считать человек, который уверен, что он уже всего добился в этой жизни, и стремиться более не к чему. Отсюда следует, что в творческих планах у маэстро еще немало идей, которыми он рано или поздно одарит джазовый мир. Нам лишь остаётся набраться терпения и дождаться очередных музыкальных подарков от сибирского биг-бэнда и его руководителя.