Яна Доля
«Честное слово»
Коллективы Новосибирской филармонии мало в чем уступают своим зарубежным коллегам. Однако вся слава достается по-прежнему театру оперы и балета (вот недавно артисты НГАТОиБа приняли участие в церемонии закрытия зимних Олимпийских игр в Ванкувере)
Может ли Новосибирская филармония достичь высокого международного признания и при каких условиях это произойдет — об этом в нашем интервью рассуждает художественный руководитель филармонии, заслуженный деятель искусств Владимир Калужский.
— Владимир Михайлович, можно ли сегодня смело говорить о том, что все коллективы Новосибирской филармонии выступают на мировом уровне?
— На международной музыкальной арене стабильно идет культурный обмен, в рамках которого проходят события как супервысокого уровня, так и среднего. И регулятором здесь является конкретная величина, которая выражается в стоимости артиста. Есть артисты, уровень которых позволяет им выступать, скажем, на инаугурации президента Обамы. Мы же не можем получить сюда музыкантов уровня японского виолончелиста Йо-Йо Ма или скрипача из Израиля Ицхака Перлмана, потому что они расписаны на три года вперед и, кроме того, очень дорого стоят.
При всем при этом у нас выработался определенный уровень общения с нашими зарубежными партнерами в рамках упомянутого культурного сотрудничества. Это не коммерческие проекты, потому что существуют международные соглашения, которые регулируют право на работу за рубежом. Гастроли — это работа. А культурный обмен — это культурный обмен. Следовательно, наши музыканты едут туда, даже не получая гонорары, только суточные. Их там кормят, содержат и т.д.
— И кто приглашает новосибирских музыкантов?
— Люди, которым известна новосибирская культура — которые работали здесь или просто сюда приезжали. Например, во Франции мы выступали на фестивале в Савойе. Фестиваль этот длится два месяца, в течение которых каждый день свое искусство демонстрируют самые разные коллективы. Вместе с нами выступали музыканты из Чехии, Литвы, Украины. На таких фестивалях играют, как правило, популярную музыку, любимый во всем мире «Реквием» Моцарта, какие-то еще произведения. И люди с удовольствием их слушают, потому что это недорого.
Выступления же в престижных залах требуют колоссальных вложений, отдачи, и это, действительно, событие, которое с нами случается очень редко. Выступаем мы, в основном, в малых городах — в Европе, в Америке вообще любят выступать в небольших городках. У нас же в небольших городках вообще ничего нет — ни концертных залов, ни концертной жизни. И если симфонический оркестр приедет, скажем, в Барабинск — это будет событие!
За рубежом же все значительно проще. И если складывается хорошая конъюнктура, то музыканты Новосибирской филармонии получают возможность выступать на престижных фестивалях, как в Швейцарии или Финляндии. И это — уже признание. Но пробиться и встать в ряд первой сотни музыкантов…
— Шанса нет?
— Шанс есть, но для этого стране надо в культуру вкладывать больше денег. Культура «разорвана» между федералами и регионом, поэтому и получается, что федеральные учреждения культуры получают гранты от президента, а региональные не получают ничего.
В стране пока нет разумной культурной политики. Вот получил оперный театр в прошлом году грант для хора — и все хористы рванули из тех мест, где они были, туда, включая наш Камерный хор и «Маркелловы голоса». Сейчас делают симфонический оркестр в Тюмени, где заработная плата на порядок выше, чем у нас. И вновь приходится жить как на иголках: кто не выдержит, дрогнет, а кто останется здесь?
И, тем не менее, учреждений культуры достаточно — государство, наплодив огромное количество культурных учреждений, вынуждено их поддерживать. И поехать за рубеж, в целом, просто, если есть контакты. Вот и наш департамент культуры выделяет нам так называемые гастрольные деньги, и мы можем поехать хоть в Вологду, а хоть в Париж. Только в Париж будет дешевле.
—?
— Поездка за рубеж сегодня обходится дешевле, чем гастроли по России — потому что за рубежом нас принимают. Вам трудно это понять, потому что у нас в Новосибирске с трудом работает в Центральном парке одна «раковина», где находится открытая эстрада.
А вот в Стокгольме такой чудесный центральный парк — огромная площадка, где каждый вечер для людей из разных стран мира выступают ансамбли и абсолютно бесплатно. Мы смотрели и просто обливались белой завистью. Пытались понять, в чем дело: дожди летом там идут все время, как у нас, и, тем не менее, народ сидит — слушает.
— Меняется ли с годами отношение за рубежом к музыкантам из Сибири?
— Приезжают ли музыканты из Новосибирска или Москвы — для иностранцев они представляют одну страну — Россию. Там знают, что Новосибирск — крупный город, что медведи здесь по улице не ходят, но не делают в целом «погоды» из конкретного города.
Были случаи, когда я искренне гордился тем, что мы там выступаем — скажем, когда два года назад оркестр Толкачева был в Англии, я четко знал, что из России вообще никого из музыкантов в Великобритании в это время нет — только мы. Но это не является рангом государственной политики — ну, выступают и выступают. Точно так же к нам могут приехать музыканты из какого-то нестоличного города Франции или Германии.
Уровень профессиональный во всем мире очень высокий. Конкуренция очень высока. И когда мы приезжаем за рубеж, от нас требуют, чтобы мы играли музыку своей страны, чтобы у нас были яркие солисты и чтобы все это было достаточно запоминающимся моментом. И, судя по тому, что нас приглашают постоянно, мы соответствуем этим требованиям.
Форум концертных организаций России показал, что по количеству выездов за рубеж и иностранных контактов мы впереди многих филармоний России, за исключением двух столиц. И вряд ли кто-нибудь за последние годы сделал больше, чем музыканты филармонии, для того, чтобы слово «Новосибирск» замелькало в западной прессе, хотя за рубеж и оперный театр выезжает, и драматические театры. Но мы особенные.
— А не озвучите разницу в ставке артистов Новосибирской филармонии и зарубежных коллективов?
— Не озвучу. Вы можете озвучить ставку своей заработной платы и заработную плату журналиста провинциальной газеты где-нибудь во Франции или Германии?
У нас есть тарифная сетка, и она мизерная. К ней мы добавляем всеми возможными законными средствами надбавку за мастерство, за перерасход рабочего времени, за почетные звания и так далее — в итоге там что-то такое накручивается артисту. И это не особенность нашей страны — музыканты во всем мире получают мало (я, конечно, говорю о средних музыкантах).
Казалось бы, можно поднять уровень заработной платы музыканта путем высокой стоимости билета, устроить концерт мировой знаменитости. Но пока мы будет вести заочную продажу билетов (договориться на концерт знаменитости раньше чем через год не получится), в стране за это время может радикально измениться экономическая ситуация. Так что народ будет еще долго думать, стоит ли ему покупать билет за год вперед — вдруг деньги потом не вернут?
За рубежом же люди верят в свое светлое будущее и такие билеты покупают, ПЛАНИРУЯ тем самым свой культурный отдых. У нас народ не привык планировать — он привык к тому, что от него ничего не зависит.
— Существует ли в новосибирской филармонии какая-то своя особенная традиция, идущая еще от маэстро Каца? Препятствует ли она или способствует вхождению в рынок?
— Все, что связано с Арнольдом Кацем, связано только с одним коллективом: симфоническим оркестром. И всю жизнь Арнольд Михайлович приучал людей к тому, чтобы частью их жизни, их культурного облика стало посещение симфонических концертов — как во всем мире. И поэтому он болезненно переживал отсутствие публики на концертах.
В советские времена наша система была далека от совершенства. Я могу привести в пример знаменитый случай, когда один из числа уполномоченных людей вызвался продать все абонементы на концерт симфонического оркестра. И продал! Вернулся с полной кошелкой денег — филармония была счастлива! Но когда состоялся первый концерт, в зале никого не было, потому что он продал какому-то завкому. А тот, в свою очередь, раздал абонементы трудящимся. Трудящиеся же, не имея никакой внутренней мотивации для того, чтобы идти на этот концерт, естественно, бросили их в урну.
— И какое было чувство после этого у маэстро, у коллектива оркестра?
— Стреляться хочется в такой ситуации! Сейчас-то мы проводим мониторинг посещаемости и можем регулировать процесс. А в те времена была полная уверенность: раз есть бухгалтерский документ — значит, все в порядке.
И Кац очень много делал для того, чтобы привлечь молодую аудиторию. И за последние пятнадцать лет своей жизни он добился того, что публика на этих концертах стала относительно стабильной — за счет очень низких цен на билеты. Это был демпинг. И публика, в основном состоящая из бюджетников предпенсионного и пенсионного возраста, на эти концерты шла.
Более того, мы делали вещи, которые вообще не совместимы с понятием рынка, коммерческой деятельности — мы меняли корешки использованных абонементов на абонементы нового сезона, то есть абонементы не выходили в свободную продажу, а крутились среди определенного круга людей (если обновление и было, то не более десяти процентов). И вот сейчас мы увеличили количество абонементов — чтобы расширить группу любителей симфонической музыки.
— То есть получается, что абонемент пошел в свободную продажу?
— Да, сейчас мы стараемся пустить все в свободную продажу, хотя рискуем, потому что привычка ходить на симфонические концерты — непростая привычка. Это традиция, которая была нарушена — достаточно вспомнить выездные концерты на заводы, в цеха, на полевые станы — когда людей отвлекали от работы и принудительно заставляли окунаться в высокую культуру. Помню, как наши коллеги выступали в восемь часов утра на шахте, перед сменой: читали стихи, пели песни и так далее. И какой-то мужичок встал и говорит: вы, собственно, кто такие? Они: как кто? Мы — артисты. Он: нет, вы не настоящие артисты. Настоящие артисты никогда в восемь утра не выступают. Я должен прийти после смены, помыться, одеться, приголубиться, взять подругу под руку и пойти отдыхать.
Глас народа — он божий глас. Однако государство приучило народ к бесплатной шаровой культурной деятельности: за вас заплачено, а дальше — можете ходить, можете не ходить.
Точно так же и по отношению к самим артистам: мы выступали на заводах, стройках, потому что боялись не отработать данные государством деньги — это практика, рожденная бюрократическим страхом: как, мол, так — государство нас столько лет учило в консерватории бесплатно, а мы перед народом не хотим выступить?! А народу совершенно все равно, потому что во время обеденного перерыва, когда идет концерт, он сидит и ест сухие бутерброды.
На самом деле это — профанация. Должны быть залы, должна быть культурная подготовленная публика, должен быть интерес, который бы нами, естественно, поднимался — за счет мастерства, интересных программ, гастролеров, за счет грамотной рекламной политики — за счет того, КАК именно говорят о престижности контактов с культурой. Помню, перед началом кризиса один деятель сказал: очень важно, чтобы народ у нас ходил на концерты — во-первых, это устойчивые доходы для области, а во-вторых, он будет отвлекаться от тяжелых мыслей. Такой подход к культуре — тоже не путь…