Климат для скрипки
27 октября 2014
Одежда с барахолки и «перья» в голове стали частью образа Кеннеди после обложки диска скрипичных концертов Мендельсона и Бруха в 1988 году — уже тогда этому парню было за тридцать. Кроссовки, майка футбольной команды «Астон вилла» — при этом самый продаваемый диск классической музыки и концерты перед королевской семьёй. Кеннеди до сих пор называют «вечно невзрослеющим трудным ребёнком классики». Корреспондент Сиб.фм встретился с джазовым скрипачом на «Sib Jazz Fest» и понял, что необходимо скрипке и что делать, если на сцене зазвонил телефон.
– Найджел, вы не придаёте значение брендам, покупая вещи на лондонских барахолках. При этом играете на скрипке Гварнери, стоимость которой превышает в разы звёздные гонорары. Почему?
– На Гварнери я исполнял первый концерт Чайковского. Но в Новосибирске я выступаю со скрипкой современного мастера, по той причине, что она хорошо переносит путешествия и акклиматизацию. Я могу таскать её куда угодно, играть на ней и под дождём, и в пустыне, и везде, где захочу. Всего у меня двадцать скрипок — меняю их каждый день. А Гварнери — это как Рембрандт: если она тебя есть, то ты обязан быть с ней очень аккуратным, содержать в полном порядке. И она не всегда работает. Для меня гораздо важнее иметь скрипку, которая даёт свободу передвижения и позволяет играть везде.
– То есть о современной скрипке вы не беспокоитесь?
Почему же. Я стараюсь создать для неё условия, но в отелях, например, я постоянно сталкиваюсь с бытовыми проблемами. Обычно я включаю горячий душ, чтобы в комнате была влажность. И каждый раз работники отелей думают, что это пожар — бегут и выключают воду. А я просто создаю климат для своей скрипки.
– Найджел, вы не придаёте значение брендам, покупая вещи на лондонских барахолках. При этом играете на скрипке Гварнери, стоимость которой превышает в разы звёздные гонорары. Почему?
– На Гварнери я исполнял первый концерт Чайковского. Но в Новосибирске я выступаю со скрипкой современного мастера, по той причине, что она хорошо переносит путешествия и акклиматизацию. Я могу таскать её куда угодно, играть на ней и под дождём, и в пустыне, и везде, где захочу. Всего у меня двадцать скрипок — меняю их каждый день. А Гварнери — это как Рембрандт: если она тебя есть, то ты обязан быть с ней очень аккуратным, содержать в полном порядке. И она не всегда работает. Для меня гораздо важнее иметь скрипку, которая даёт свободу передвижения и позволяет играть везде.
– То есть о современной скрипке вы не беспокоитесь?
Почему же. Я стараюсь создать для неё условия, но в отелях, например, я постоянно сталкиваюсь с бытовыми проблемами. Обычно я включаю горячий душ, чтобы в комнате была влажность. И каждый раз работники отелей думают, что это пожар — бегут и выключают воду. А я просто создаю климат для своей скрипки.
– Когда вы будучи студентом играли на Пятой авеню в Нью-Йорке для вас имело значение, на чём вы играете?
Я играл на единственной скрипке, которая у меня была. Важно было нигде её не посеять. Но та игра была для меня как прозрение.
Люди останавливались посреди улицы, если им нравилась музыка, и проходили мимо, если не нравилась. Они не думали, на какой скрипке я играю — была важна сама музыка.
С тех пор музыка для меня — это способ коммуникации, а не интеллектуальные упражнения.
Сейчас люди сильно задумываются о технических способностях музыкантов, но на самом деле это не так важно. У Боба Дилана техника была хреновая.
– Буржуа считают, что только с помощью Гварнери и Страдивари можно передать уникальную скрипичную мелодию. Найджел, вы же ненавидите буржуа не по этой причине?
Я ненавижу буржуазию за то, что она забирает вещи, принадлежащие всем людям. Это такие богатенькие, которые ничего не умеют, не работают, ничего не знают. Они ездят по улицам, убивая людей. Они думают, что могут всё контролировать. Они считают, что всё принадлежит им. Даже музыка! Да, я ношу очень дешёвую одежду. Я получил бесплатное образование в Лондоне, где это сделать сложно, но я это сделал.
И я знаю, что музыка существует для того, чтобы ей делиться, а не для того, чтобы ей обладать.
– Разве в Карнеги-холл, в различные филармонии и консерватории не ходят буржуа? Вы же для них играете.
Я играю на «Гластонбери», на «Вудстоке», и везде, где есть люди. А в Карнеги Холл очень много студентов, особенно на галёрках. Тем более, что там можно на лифте подняться на крышу и слушать музыку бесплатно. И даже если меня придут послушать буржуи, то я не буду играть для них плохо. Потому что выступать на концерте — это как готовить еду. Я же не могу делать то, что все ненавидят.
Удовлетворить запросы публики — это моя работа, не смотря на предубеждения.
– Вы говорили, что ваши знакомые играли на свадьбах, чтобы подзаработать, а вы иногда играли на похоронах. Приходилось ли вам зарабатывать другими нестандартными способами, может, даже не музыкой?
Нет, музыка — это мой единственный путь. Вообще, однажды мне пришла идея заняться экспортом польской водки, но когда жена услышала об этой идее, она сказала только одно слово. Не одобрила.
– Найджел, когда вы поняли, что вам нравится музыка, которую играете?
В 14 лет музыка вдруг перестала быть для меня скучной, рутинной обязанностью.
Нет, музыка — это мой единственный путь. Вообще, однажды мне пришла идея заняться экспортом польской водки, но когда жена услышала об этой идее, она сказала только одно слово. Не одобрила.
– Найджел, когда вы поняли, что вам нравится музыка, которую играете?
В 14 лет музыка вдруг перестала быть для меня скучной, рутинной обязанностью.
Когда я только начинал играть, я ненавидел скрипку. Потому что играть нужно было стоя, а я был ленивым ребёнком.
А ещё, когда скрипку настраиваешь, звучит это ужасно. Новое восприятие музыки для меня произошло после знакомства с великим джазовым скрипачом Стефаном Граппелли. Он не учил, мы просто играли вместе. Стефан никогда не разговаривал со мной о музыке. Он вообще разговаривал только с коньяком и травкой.
– Как часто критикуете себя?
Каждый раз, когда готовлюсь к выступлению! Критика всегда перед концертом, а на сцене я уже кайфую. Там нет времени думать о себе, придираться. Очень много вещей, за которыми нужно следить — музыканты, звук, публика.
– Как часто критикуете себя?
Каждый раз, когда готовлюсь к выступлению! Критика всегда перед концертом, а на сцене я уже кайфую. Там нет времени думать о себе, придираться. Очень много вещей, за которыми нужно следить — музыканты, звук, публика.
– Скажите, Найджел, что вы делаете, если во время выступления в зале у кого-нибудь звонит телефон? Вас это отвлекает?
Вообще никто не смеет так себя вести. Но если такое и происходит, то пусть тогда уж мелодия будет хорошей. Однажды я был на сцене, когда мне мама позвонила — телефон же прямо в кармане.
На рингтоне стояла приятная классическая музыка, но, чёрт, я ж на сцене! Тогда я взял трубку и ответил: «Привет, мам. У меня всё хорошо».
– Во время концерта вы сказали, что Найджел Кеннеди — ваш любимый композитор. Правда?
Что?! Да он хороший парень, мой любимчик! На самом деле, каждый мечтает написать свою музыку. Вот и всё!
Страстью многих авангардных авторов был алкоголь. Вы тоже не прочь выпить. И ваш учитель Иегуди Менухин был не против такой привычки, но категорически запрещал курить. Почему?
Иегуди Менухин себе вообще ничего не позволял. Хотя он нормально относится к тем, кто курил травку, потому что провёл много времени в ямайских обществах. В Лондоне тоже есть ямайская община, и я обязан курить траву просто из уважения к ним. А курить, курить вредно, да.
– Что вы собираетесь делать после концерта?
Пописаю. А дальше посмотрю, как пойдет.
Громко смеётся, целует руку, уходит.
На рингтоне стояла приятная классическая музыка, но, чёрт, я ж на сцене! Тогда я взял трубку и ответил: «Привет, мам. У меня всё хорошо».
– Во время концерта вы сказали, что Найджел Кеннеди — ваш любимый композитор. Правда?
Что?! Да он хороший парень, мой любимчик! На самом деле, каждый мечтает написать свою музыку. Вот и всё!
Страстью многих авангардных авторов был алкоголь. Вы тоже не прочь выпить. И ваш учитель Иегуди Менухин был не против такой привычки, но категорически запрещал курить. Почему?
Иегуди Менухин себе вообще ничего не позволял. Хотя он нормально относится к тем, кто курил травку, потому что провёл много времени в ямайских обществах. В Лондоне тоже есть ямайская община, и я обязан курить траву просто из уважения к ним. А курить, курить вредно, да.
– Что вы собираетесь делать после концерта?
Пописаю. А дальше посмотрю, как пойдет.
Громко смеётся, целует руку, уходит.