Еще одно возрождение симфонии Шостаковича
Арфа предваряла Великую трагедию
В канун майских праздников в Новосибирске состоялись концерты академического симфонического оркестра под управлением Томаса Зандерлинга. Дирижировал Валентин Урюпин, на арфе солировала Софья Кипрская. В программе прозвучали Концерт для арфы с оркестром ми-бемоль мажор Рейнгольда Глиэра и Симфония № 4 Дмитрия Шостаковича.
Концерт 30 апреля привлек внимание не только тем, что за пультом был Урюпин, завоевавший большое признание новосибирской публики, но и тем, что впервые за последние годы было исполнено произведение для солирующей арфы.
Концерт произвел неизгладимое впечатление, программа по своему содержанию охватила буквально вселенский масштаб смыслов: от легких райских звуков арфы в концерте Глиэра, до последних ударов измученного сердца в симфонии Шостаковича.
Софья Кипрская — ведущая арфистка оркестра Мариинского театра, и организатор международного фестиваля «Северная лира». Когда концерт завершился, публика не хотела отпускать Софью, поэтому, несмотря на усталость, она исполнила на бис композицию из Американской книги песен. Слушатели, боясь нарушить магию звука арфы, замерли и, кажется, едва дышали — такая установилась тишина. Когда же это волшебство завершилось, зал взорвался грохотом аплодисментов. К сцене бежали будущие арфистки, которые не побоялись подняться на второй этаж, в грим уборную Софьи, с просьбой с ней сфотографироваться: ведь для них это память на всю жизнь и мощный стимул продолжать осваивать очень непростой инструмент — арфу.
Уверен, что Софью мы увидим еще не раз. Ее будут ждать те, кто на листочках отзывов о концерте оставили массу восторженных эпитетов и просьбу пригласить музыканта в следующем сезоне.
Симфония длиною в десятилетия
Но главное потрясение все же произвело второе отделение — исполнение Симфонии № 4. Со всеми, с кем я встречался спустя некоторое время после концерта, отмечали один и тот же факт — это произвело на них настолько сильное впечатление, что они несколько ночей почти не могли спать…
Во втором отделении оркестр занял всю сцену. Валентин Урюпин вышел к подиуму и без молчаливой подготовки сразу взмахнул руками. Сложилось такое впечатление, что маэстро, в перерыве работавший с партитурой, вошел в зал уже переполненный музыкой, рвущейся наружу…
Четвертая симфония Шостаковича имеет сложную судьбу. Непростое произведение для самого композитора в создании, премьера которого не состоялась, когда ее ждали, по причине драматических событий в творческой жизни Дмитрия Дмитриевича.
Еще в 1934 году Шостакович заявил о намерении написать большую симфонию об обороне страны. Руководство СССР поддержало молодого композитора, и ему было выделено место на крейсере «Аврора», где он по пути в Кронштадт сделал наброски первой части. Симфонию ждали, и Ленинградская филармония включила ее исполнение в план работы на 1934-35 год.
Но что-то пошло не так. Написанные фрагменты не складывались. Шостакович писал: «Это должна быть монументальная программная вещь больших мыслей и больших страстей. И, следовательно, большой ответственности. Многие годы я вынашиваю ее. И все же до сих пор еще не нащупал ее формы и «технологию». Сделанные ранее наброски и заготовки меня не удовлетворяют. Придется начинать с самого начала»
Но наброски композитора не пропали, а вылились в «Пять фрагментов для оркестра» (соч. 42). Шостакович понимал, что 2-я и 3-я Симфонии для него уже в прошлом и имеют явный, соответствующий времени налет пропагандизма, от которого он хотел избавиться и найти свой собственный музыкальный язык. И тут на помощь приходит близкий друг композитора Иван Соллертинский,который предлагает композитору обратить внимание на Симфонию №3 Густава Малера.
В некоторых источниках упоминается Симфония №7, но по внутреннему состоянию 3-я симфония Малера ближе к Симфонии №4 Шостаковича.
Понимая, что советские композиторы не знакомы с современной западной музыкой, Шостакович увидел то главное, что ему не хватало. Лирической, исповедальной симфонии,открывающей внутренний мир своего современника.
***
Но тут в жизни композитора происходит трагическое событие, заставившее его пересмотреть свои взгляды на происходящее в стране.
Начав писать симфонию 13 сентября 1935-го, он к концу года полностью закончил первую часть симфонии и практически вторую. В январе 1936 года он вместе с коллективом Ленинградского академического Малого оперного выезжают в Москву, где показывают две свои лучшие оперы: «Леди Макбет Мценского уезда» Д. Шостаковича и «Тихий дон» И. Дзержинского.
Сталин побывал на этих спектаклях, но организаторы, не подумав, посадили главу государства в ложу над группой ударных инструментов. Трудно сказать, что именно повлияло на Иосифа Виссарионовича, но 28 января 1936 года появляется «знаменитая» статья «Сумбур вместо музыки», а 6 февраля другая статья, предположительно, того же автора «Балетная фальшь». В первой была разгромлена опера Шостаковича, а во второй его балет «Светлый ручей».
После этого почти все, кто назывался в прошлом его друзьями, от него отвернулись, поддержали композитора только Соллертинский и семья Шостаковича. К счастью, репрессии за этими статьями не последовали, но все это стало большим ударом по репутации и общему творческому состоянию Дмитрия Дмитриевича. Вернувшись в Ленинград в апреле, композитор продолжил работу над своей четвертой симфонией.
Друзья, в первую очередь Соллертинский, понимали, что Шостакович не отступит от трагедийного характера симфонии, проявившегося в опере «Леди Макбет Мценского уезда». Уже в этой опере симфонизм был на первом месте, а вокал имел сопутствующее значение. Четвертая симфония несла в себе ту же направленность и эмоционально свободный от каких-либо ограничений накал, в котором Шостакович искал ответы на вечные вопросы, стоящие перед человеком.
А вокруг интеллигенции, как и вокруг множества военачальников, партийцев, руководителей предприятий, сгущался кошмар террора. Шостакович это чувствовал. Он не мог этого не видеть и в таких условиях закончил написание симфонии, которая освободила Шостаковича от программных догм. Все последующие симфонии он писал уже эмоционально и психологически свободным человеком.
С окончанием работы над симфонией № 4, у Шостаковичей произошло долгожданное событие: 30 мая супруга Нина Васильевна родила дочь. По сегодняшним меркам молодой композитор имел все: устойчивую работу, растущую популярность, дочь. А вот с исполнением четвертой симфонии стали возникать серьезные проблемы.
Подготовку симфонии к премьере поручили дирижеру Фрицу Штидри, у которого к тому времени заканчивался контракт, и, как говорят, он уже сидел на чемоданах. В филармонии преданные линии партии сотрудники, стали шушукаться, говорить, что оркестр опять заставляют исполнять «формальную» музыку.
Необходимо заметить, что Штидри был ассистентом Малера и считался его последователем, именно он занимался исполнением симфоний Малера в Ленинграде, именно он помогал Шостаковичу в его творческих поисках. При Штидри оркестр получил звание заслуженного коллектива республики. С оркестром он дал более 150 концертов.
***
Работа с партитурой началась не со всем составом оркестра, а лишь со струнной группой. На репетицию приехал Александр Гаук, все считали, что дирижировать будет он. Впоследствии Гаук писал: «Исполнение было сумбурное…Штидри явно не понимал музыки, а оркестр играл грязно. Впечатление было тяжелое». И.М. Рензин — директор филармонии не скрывал озабоченности, связанной с премьерой.
Можно предположить, что вся нервозность проистекала от того, что у всех причастных к исполнению новой работы композитора был страх перед руководством, ведь они прекрасно понимали, в чем суть данной симфонии, и что к обороне страны она не имела никакого отношения. Известно, что П.М. Керженцев, председатель комитета по делам искусств при совнаркоме СССР, не просто не одобрял ее исполнение, а был категорически против.
После второй репетиции Шостакович симфонию с исполнения снял.
Отто Клемперер, будучи в Ленинграде, просил у Шостаковича разрешения исполнить четвертую симфонию за пределами страны, но композитор не хотел никого подводить, в том числе и себя. Он понимал, что в той обстановке, в которой пребывала страна, эта симфония не может быть исполнена. Ее время еще не пришло.
Композитор передал рукопись Гауку, она имела хождение в кругах музыкантов, но во время войны у Гаука чемодан с рукописью пропал.
Лишь спустя четверть века, в 1961 году, состоялась премьера четвертой симфонии, которую восстанавливали по оркестровым партиям. Посмотрев восстановленный текст, автор не внес никаких изменений.
Шостакович в XXI веке
Что касается нашего времени. Как именно воспринимают музыку Шостаковича музыканты молодого поколения? Валентин Урюпин, отличающийся скрупулезностью в работе с партитурой, имеющий уже в свои молодые годы богатый опыт и репертуар лучших произведений музыкального наследия, среди которых в том числе и далеко не простые создания композиторов последних десятилетий, не имеет потаенного страха перед государственной системой. А вот в нас, кому сейчас шестьдесят и больше, где-то глубоко на подсознательном уровне еще сидит этот страх, полученный от родителей.
Поэтому, я могу сказать, что такого исполнения четвертой симфонии Шостаковича я еще не слышал, хотя существует ряд исполнений этого монументального произведения разными оркестрами и дирижерами. Но во всех них музыка была как бы приглажена, без острых углов. Где-то краски не такие яркие, где-то звук потише, где-то темп помедленней.
Как-то я прочитал следующее высказывание Огюста Ренуара: «Произведение искусства должно налететь на зрителя, охватить его целиком и унести с собой»!
Именно это и получилось у Валентина Урюпина. Музыка была настолько экспрессивна, доводящая почти до нервного истощения, что в ней слышалось и предчувствие бедствий, и ужас перед ними. Шостакович поднялся выше сиюминутного зла, это уже масштабная борьба добра со злом. Напомню, что большая часть симфонии писалась, когда в жизни у Шостаковича было все относительно в порядке. Поэтому смею утверждать, что боль, переданная в музыке, была предчувствием будущих кровоточащих ран всего общества. Композитор предвидел это. И именно это и выразил.
В первой части симфонии (четвертая симфония имеет три части, в отличие от традиционных четырех) — множество тем, которые наслаиваются, сплетаются, развиваются параллельно, «взрываясь не один раз волнами кульминаций». Поэтому Урюпин дал оркестру запредельную нагрузку. У струнной группы прямо дымились смычки, ноги от бешеной нагрузки отрывались от пола, стихийные фугато были похожи на стремительные вихри. В сжатой репризе особо сильное впечатление произвело соло на скрипке, исполненное концертмейстером оркестра, народным артистом России Валерием Карчагиным.
***
На протяжении всей симфонии я чувствовал постепенное нагнетание чего-то неизбежного. Трагедия и сарказм — и тут же какое-то смирение. А затем — преисподняя…
Мне, как и моим приятелям, с которыми я обменялся впечатлениями от концерта, показалось, что основой симфонии и самой сильной ее частью была первая. Но и вторая, необходимое интермеццо moderato con moto, развивало первую часть. В отличие от привычных стандартов, лиричность пытается как бы сопротивляться фатальности происходящего, но безуспешно.
В третьей части слышатся множество бытовых картинок, танцев: тут и галоп, вальс, и полька… Но над всем главенствует траурная тема, сгущающая и без того парящие в воздухе скорбь и бесстрастие. И гипнотизирующие в конце финальной части симфонии, уставшие удары больного,
***
Эти два концерта вполне можно считать продолжением Транссибирского арт-фестиваля. Хочу выразить свое восхищение артистам оркестра и его руководителям за то, что им удалось преодолеть груз обязательств перед своим основным активом — владельцами абонементов. Они сделали невозможное, отыграв сдвоенные абонементы и два арт-фестиваля практически подряд. При этом им пришлось исполнять множество сложных программ, которые приходилось готовить в рекордно короткие сроки. Для нас, почитателей коллектива, это был поистине прекрасный концертный сезон замечательных концертов, позволяющих нам выйти из того сумрачного состояния, в которое ввело пандемийное время. Будем надеяться, что теперь впереди вас ждет упорядоченная и спокойная работа.
Фото Михаила Афанасьева