В 2007 году Новосибирский академический симфонический оркестр возглавил Гинтарас Ринкявичюс (Литва), подхватив эстафету после ухода из жизни основателя коллектива Арнольда Каца. Сегодня мы беседуем с художественным руководителем НАСО о жизни главного оркестра Сибири, о проблемах и успехах, о повседневном труде и концертах-праздниках.
Вы только что вернулись из зарубежного турне: как встречали Новосибирский оркестр?
Гастроли Новосибирского оркестра начались на знаменитом Узедомском фестивале с нашим постоянным приглашенным дирижером Томасом Зандерлингом. Там было три концерта — один из них, кстати, в Польше — в городе Свинемюнде, два других — на территории Германии, в Пенемюнде и Вольгаст. Так вот в Пенемюнде прозвучали редкоисполняемое сочинение Чайковского — ода «К радости», и Девятая симфония Бетховена. Как мне известно, в Германии существует традиция — накануне Нового года по всей стране по радио транслируют Девятую симфонию Бетховена. В этом году будет звучать Девятая симфония в исполнении Новосибирского оркестра, Rundfunkchor Berlin, NDR Chor — двух замечательных хоров Берлина и радио Северной Германии, и очень хороших солистов. И что очень важно, об этом концерте написала известная газета «Frankfurter Allgemeine Zeitung».
После Узедома был довольно долгий переезд в Вильнюс, где у нас состоялась серьезная репетиция — мы занимались программой почти три часа, почти вплоть до начала концерта. Следующий концерт состоялся через день в Тарту, затем мы уехали в эстонский городок Йохве — небольшой по количеству населения, но обладающий великолепным концертным залом. Наконец, мы вернулись в Россию и выступили в Петербурге и Москве.
Как Новосибирский оркестр встретила требовательная петербургская публика?
Мне кажется, что хорошо. Конечно, помог выбор Третьей симфонии Рахманинова, ее душевность, открытость слушателю. Еще наши «бисы» — «Фарандола» из сюиты «Арлезианка» Бизе и оркестровое переложение «Либертанго» Пьяццолы. Ее сделал один наш литовский музыкант, и переложение оказалось очень эффектным. После «Либертанго» публика реагировала бурно, устроила стоячую овацию. Для Петербурга, чтобы зал встал — редкость, так что могу констатировать наш серьезный успех.
Поздравляю! Музыканты ведь так ждали гастролей, возможности выступить в серьезных залах …
Меня радует отношение новосибирцев к профессии, то, что они хотят музицировать, выезжать на гастроли. Потому что бывает иначе: музыканты хотят как можно больше получать зарплату и как можно меньше работать. Но это не про Новосибирский оркестр: там люди рвутся репетировать, выступать.
Конечно, условия гастролей должны быть человеческие. Когда надо каждый день совершать переезды по 500 километров, а вечером играть концерт, то это тяжело. Потом, важно, в каких залах проходят выступления, насколько престижна сцена. То, что Новосибирский оркестр имеет возможность выступать в Петербургской и Московской филармониях, подтверждает его реноме.
А как прошел дебют НАСО в Вильнюсе, в городе, где вас привыкли видеть за пультом Литовского государственного оркестра?
Принимали очень хорошо, и даже не без ревности, в хорошем смысле. На концерт пришло много музыкантов, интересовавшихся, что же за коллектив я привез. Они меня потом поздравляли даже с некоторой завистью, так как увидели сильный, серьезный оркестр, не уступающий по своим возможностям московским и петербургским.
Новосибирцы легко приспособились к залу?
Концертный зал в Вильнюсе я знаю слишком хорошо. Там неплохая акустика, но несравнимая с залом Петербургской филармонии или Большим залом Московской консерватории. Новосибирцы, к сожалению, не избалованы акустическими залами. Мне кажется, что вообще все эти полвека Новосибирский академический симфонический оркестр был вынужден существовать в плохих акустических условиях. При Арнольде Михайловиче Каце музыканты работали в бывшем Доме Политпросвещения — там размещался зал филармонии, на месте которого теперь достраивают новый концертный зал. Я застал то время, приезжая на гастроли, и точно могу сказать, что старый филармонический зал не имел никакой акустики. Теперь мы репетируем в ДК «Строитель», концертируем в ДК «Железнодорожник», и хоть там красивый Дворец культуры — в смысле холлов, интерьера, но и там акустики нет. Зал в Вильнюсе имеет свои недостатки: там низковат потолок, акустику искусственно создавали, так как помещение изначально не задумывалось как концертное. Тут нужно играть с большим вибрато, интенсивнее и живее по звуку — есть ряд своих приемов в подобных ситуациях. Но в принципе, если оркестр высокого класса, то это очевидно в любом зале.
Вы упомянули Третью симфонию Рахманинова. Оркестр до гастролей имел ее в своем репертуаре?
Если в Новосибирске она и звучала, то достаточно давно. Я ведь уже шестой сезон возглавляю оркестр, и при мне она в программах не появлялась. Мы играли Первую и Вторую симфонии, Симфонические танцы Рахманинова, а вот Третья оставалась до поры в стороне. Кстати, я ее тоже раньше не дирижировал: почему-то руки не доходили.
То есть, вы решили заодно дополнить ваш список рахманиновских опусов?
Получилось само собой. Когда мы обсуждали на худсовете грядущие гастроли, то музыканты сами предложили Третью симфонию, и я с радостью согласился.
При таком напряженном графике, конечно же, вся подготовительная работа ведется дома. Мы тщательно и детально репетировали, перед гастролями обкатали программу в Новосибирске: на открытии сезона я продирижировал Третью симфонию Рахманинова уже «с прицелом» на нашу поездку. Считаю такой подход абсолютно правильным, так как одноразовое исполнение не дает нужный качественный результат, который достигается только при многократной обкатке сочинения. Ведь говорят же, что самая лучшая репетиция — это концерт. Думаю, что это правильная мысль, так как именно во время публичного исполнения раскрываются различные проблемные точки: после концерта их устраняешь в дальнейших репетициях. Конечно, если во время гастролей приходится 19 раз играть одно и то же сочинение, то музыканты начинают уставать от него. Но у нас были компактные гастроли — три концерта в балтийских странах, два — в России, как раз оптимальный вариант, чтобы вжиться, вслушаться в партитуру. Хотя Третья симфония Рахманинова не такое уж неизвестное произведение, но и не совсем уж простое по форме и содержанию.
Придя руководителем в российский оркестр, вы привнесли что-то из своего европейского опыта?
За полвека существования с Арнольдом Михайловичем Кацем в оркестре сложились свой стиль репетиционной работы, оркестровые традиции. И, придя, я старался это не разрушать, потому что заложенный фундамент оказался очень прочным и хорошим.
Что касается европейского опыта, то на Западе главные дирижеры меняются очень часто, и сами музыканты, через профсоюзы, сильно влияют на выбор дирижера. Но не всегда решения музыкантов бывают правильными. Молодежь, например, не имея четких художественных критериев, оценивает руководителя за пультом так: хороший человек, смотрит добрыми глазами — значит, нам подходит. Работая в Швеции, я бывал на подобных собраниях, напоминающих детский сад. Как-то раз долго обсуждали ситуацию, что солист — лирический тенор, слишком громко поет и мешает им играть. И на сколько метров его надо отодвинуть от оркестра, чтоб он своим пением не оглушал их. Меня такие разговоры просто шокировали: а ведь это только один малюсенький эпизод… Демократией нужно уметь пользоваться, а иногда в западных оркестрах она принимает извращенные формы.
А в Новосибирском оркестре музыканты могут влиять на руководство?
У нас есть худсовет, обсуждающий творческие и репертуарные вопросы: в этом смысле у нас демократия. А вот в интерпретации — деспотизм и диктатура. Таковы правила игры: есть дирижер и музыкальное сочинение, и его исполнение должно определяться волей одного человека. И всякий музыкант, приходя работать в оркестр, должен перешагнуть через свою индивидуальность. На худсовете, кстати, мы обсуждаем многие исполнительские моменты, вплоть до фразировки, каких-то недостатков или просчетов, выявленных на концерте.
А кто входит в худсовет?
Все концертмейстеры групп. Считаю, что это правильная система, так как именно концертмейстеры отвечают за качественную игру своих оркестрантов, являясь лидерами групп. Например, первая скрипка, Валерий Карчагин пользуется огромным авторитетом в оркестре: он серьезный, глубокий музыкант. А вот в Литовском государственном оркестре в худсовет входят избранные музыканты, не обязательно концертмейстеры. С этой точки зрения в Литве демократии немножечко больше (улыбается). Но лучше ли это для музыкального исполнения — вопрос дискуссионный.
А возвращаясь к обсуждению темы ротации дирижеров, хочу подчеркнуть: частая смена маэстро за пультом может быть плодотворна в художественном смысле, но препятствует выработке стиля оркестра, каких-то традиций.
Вы обсужлаете планы на сезон вперед? От кого исходит инициатива?
Планируем и на сезон, и на два вперед. Мои программы я формирую сам, включая не только симфонические партитуры, но и вокально-инструментальные, как, например, Реквием Верди. Если хотим пригласить известного солиста, то даем ему возможность выбора. Разумеется, слежу, чтобы не звучали одни и те же сочинения, чтобы программы наполнялись музыкой разной стилистики, даже что-то из популярной классики — для привлечения публики. Ведь мы, прежде всего, играем для слушателей. Хотя полностью потакать публике не следует… Надо бы исполнять и современных композиторов, но в Новосибирске я пока дирижировал только сочинениями первой половины XX века.
Ваш предшественник, кстати, много играл местных композиторов, продвигая их творчество.
В Литве для этого организуют специальные фестивали современной музыки, и там я исполнял Стива Райха, Филиппа Гласса рядом с литовскими композиторами. В Новосибирске, как мне кажется, нет такого фестиваля.
Может быть, вам его придумать?
Может быть, идея хорошая.
Когла вы приезжаете в Новосибирск, есть ли ощущение, что возвращаетесь в ролной город? Все- таки другая ментальность…
Ментальность как раз мне прекрасно известна, ведь я учился в России, часто приезжаю и в Петербург, и в Москву. Теперь прибавился Новосибирск — в каждом сезоне я дирижирую примерно восемь программ, а иногда и больше. В художественном плане Новосибирский оркестр — это тот коллектив, к которому хочется возвращаться и с ним работать. Ведь для дирижера важно иметь идеальный инструмент для реализации своих идей, когда люди и хотят, и могут выполнить все твои творческие намерения.
А представительские функции вам выполнять приходится?
Конечно. Несколько раз меня и директора оркестра Льва Григорьевича Крокушанского принимал губернатор Новосибирской области, у нас тесный контакт с местным Министерством культуры. Его глава Наталья Ярославцева, к которой я отношусь с глубочайшим уважением, — чрезвычайно внимательна к нуждам оркестра и поддерживает нас. Я был бы счастлив, если бы в Литве симфонический оркестр находился в таком взаимодействии с правительством.
Конечно, такое привилегированное положение Новосибирского оркестра сложилось благодаря Арнольду Михайловичу Кацу, Его авторитет был невероятно высок — но это естественно, ведь он — основатель коллектива. В Литве я тоже себя чувствую намного смелее, поскольку являюсь создателем Литовского государственного симфонического оркестра, и провожу с ним уже 24-й сезон. Пусть пока не 50 лет, но все равно пройден долгий путь.
А в Новосибирске с какими вопросами приходится идти «наверх»?
Зарплаты, инструментарий, поддержка гастролей. Это очень важные моменты в повседневной жизни оркестра. Скажем, недавние концерты новосибирцев в столицах были малозатратными для Петербургской и Московской филармоний, так как большую часть финансирования взяла на себя Новосибирская область. Хорошо, что здесь руководство осознает, как важны такие поездки для имиджа оркестра, для его творческого роста. Но необходимо понимать и то, что успех оркестра подчеркивает в свою очередь и статус региона. Так что затраты, считаю, окупились многократно.
Расскажите, пожалуйста, каковы перспективы нового концертного зала? Удается как-то влиять на ход строительства?
И да, и нет. По многим техническим моментам, на которые обращали внимание и директор филармонии, и директор оркестра, и я, были в итоге приняты абсолютно другие решения. Очень хотели, чтобы пригласили специалистов по акустике из Японии или из Германии. Сказали, что дорого, и в результате подряд получила фирма, делавшая акустику в Доме музыки в Москве.
Какой ужас!
Очень многие реагируют так же, как вы. Правда, представители фирмы уверяют, что они не виноваты, что в ММДМ строители нарушили пропорции зала, что их позвали слишком поздно… Дискуссий было много, и теперь остается надеяться, что в расчетах не будет такой ошибки, как в Светлановском зале. Аналогичная ситуация — с архитектурным решением здания. Вначале планировали, что зал будет чуть ли не лучшим и красивым в Европе, даже в мире. Теперь мы видим, что по дизайну это не самое гениальное творение. Могу только с сожалением отметить, что с мнением музыкальной общественности считались мало, и в решении кардинальных вопросов филармония, как это ни покажется, странным, оказалась отодвинута на второй план.
Могли бы сформулировать свою миссию в отношении Новосибирского оркестра?
С самого начала я стремился к тому, чтобы художественный уровень оркестра не стал хуже после ухода из жизни Арнольда Михайловича Каца. Столько, сколько сделал он для развития и коллектива, и музыкальной культуры региона и за его пределами, не каждому выпадает на долю. Это уже философские вопросы: что такое жизнь? что такое жизнь музыканта? что он оставляет после себя? Конечно, наш земной путь недолог, учимся всю жизнь и дураками умираем — все это правильно. Я ясно осознаю, что 70-80 лет земной жизни — мизер по сравнению с вечностью, но все равно этот отрезок надо прожить достойно. И постараться, чтобы музыкальный уровень оркестра за тот период, что я работаю с Новосибирским оркестром, все- таки стал лучше. Мне кажется, что это правильная, важная цель или миссия, если хотите.
ДИРЕКТОР АКАДЕМИЧЕСКОГО СИМФОНИЧЕСКОГО ОРКЕСТРА
НОВОСИБИРСКОЙ ФИЛАРМОНИИ,
ЗАСЛУЖЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ ИСКУССТВ РФ ЛЕВ КРОКУШАНСКИЙ:
Происходит ли смена поколений в оркестре? Насколько интенсивен этот процесс?
Безусловно, происходит. Смена музыкантов — с одной стороны, вопрос важный и необходимый для развития оркестра, а с другой стороны, сложный с морально-этической точки зрения. Ведь уходит старшее поколение, отдавшее много лет служению оркестру. Молодежь принимается к нам после обязательного прослушивания, а в некоторых случаях и после двух, трех раз. Мы возлагаем на них большие надежды.
За последние пять лет (точка отсчета — уход из жизни Арнольда Михайловича Каца в январе 2007 года) из оркестра ушли 19 музыкантов, и столько же пришло. Хочу отметить, что пожилые музыканты покидали оркестр с большим достоинством и пониманием. Спасибо им большое за это.
Влияет ли приход молодых оркестрантов на стиль и звучание?
Конечно. А учитывая, что за этот период был обновлен парк медных и деревянных духовых, а также ударных инструментов более чем на 90 %, результат проявил себя незамедлительно.
Обычно главная забота директора — улучшение финансирования коллектива. Каково положение дел у вас?
Ситуация с финансированием постоянно меняется — в лучшую сторону. Но… денег всегда не хватает. Постоянно появляются новые задачи, проблемы — необходимость улучшения и увеличения материальной базы оркестра, решения социальных вопросов — все это требует постоянных капиталовложений. Нам, безусловно, хочется больших зарплат, новых инструментов. Струнники хотят играть на Амати, Гварнери, Страдивари. Понятно, что это — максимальные пожелания. Я не оригинален. Любой мой коллега в России поймет, о чем идет речь. Но в то же время у всех нас разные возможности. Самое главное, я хотел бы отметить, что финансирование оркестра осуществляется прежде всего учредителем филармонии, частью которой мы являемся. Это — Правительство Новосибирской области (глава правительства, губернатор Виктор Юрченко), Министерство культуры НСО (министр Наталья Ярославцева) и, естественно, филармония (директор Александр Назимко). Кроме этого имеются внебюджетные источники финансирования.
Также подчеркну: я продолжаю заниматься всем тем, что делал А. М. Кац в плане решения социальных проблем — и квартирами, и детскими садами, и больницами. Другое дело, что время изменило сам тип социальной помощи — сейчас невозможно просто «дать» квартиру, так просто срочно положить бесплатно на сложную операцию музыканта или члена его семьи, но делаю всё максимально возможное. У меня другой уровень общения в сравнении с Арнольдом Михайловичем, но результат, смею надеяться, тот же. Хороший был учитель.
Сохранилась ли система нескольких главных приглашенных дирижеров? Как поддерживается творческая форма коллектива?
Да, сохранилась. Как и пять лет назад, в оркестре существует институт трех глав¬ных приглашенных дирижеров: один — художественный руководитель и главный дирижер Гинтарас Ринкявичюс, двое других — главные приглашенные: Томас Зандерлинг и Фабио Мастранжело. Естественно, маэстро Ринкявичюс и чаще бывает в Новосибирске, и значительно глубже посвящен в проблемы и жизнь оркестра.
Как поддерживается форма коллектива? Работа, работа и еще раз работа. Хочу сделать акцент на понятии «групповые репетиции». Репетициями струнного оркестра занимается концертмейстер оркестра, народный артист России Валерий Карчагин, а духовым — его заместитель заслуженный артист России Юрий Прушинский. Будучи скрипачом, он прекрасно справляется с этой непростой задачей, добиваясь хороших результатов.
Постоянный контроль уровня качества исполнения осуществляется художественным советом оркестра (существует устав худсовета, расписаны его обязанности и полномочия) и главным дирижером. На нем, в конечном счете, лежит ответственность за художественное состояние коллектива.
В заключение хотел бы отметить деятельность внутри оркестра административной группы: заведующего постановочной частью Николая Сизикова, почетного работника культуры Новосибирской области редактора Татьяны Шиндиной, библиотекаря Виктора Мурашова; и, безусловно, всех служб Новосибирской филармонии.
Евгения Кривицкая, Музыкальная жизнь №11 — 2012